Русское крестьянство, русская деревня - это самая большая потеря России за двадцатый век. Как класс, как слой населения страны, носитель уникальной культуры, русский крестьянин исчез, исчезла и русская деревня.
На этой теме возникло много разнообразных спекуляции и мифов.
Вот один из них. Крестьяне до революции были поголовно нищими, босыми и голыми. Их нещадно обирали помещики, которые ради французской вазы вывозили хлеб пароходами на Запад, а народ голодал. Но если присмотреться по внимательней, то выясниться, что помещики, в России к семнадцатому году были не основными землевладельцами. Дворяне, с их любовью к прожиганию жизни, поместья свои теряли, продавали. Вспомнить хотя бы пьесу "Вишневый сад" Чехова. Там как раз наглядно всё это показано. Землю чаще всего скупали те, кого принято было называть кулаками, новая сельская буржуазия из разбогатевших крестьян. Вот эта прослойка и становилась основным землевладельцем в Российской Империи. Так же земля находилась в собственности крестьянской общины. Так что как-то сложно представить, что крестьян обирали помещики.
Миф второй. Если сейчас спросить любого - где же в то время крестьяне жили лучше чем в России? То все дружно укажут на Запад. Там и только там крестьяне, точнее фермеры, жили и живут очень зажиточно. А так ли это было?
Вообще, труд крестьянина в любой стране тяжелый, и не так что-бы высокооплачиваемый. Поэтому любопытно сравнить, с помощью фото, жизнь русских крестьян и их иностранных коллег.
Вот немецкие крестьяне конца девятнадцатого века:
А вот русские начала 20 века.
А вот американские фермеры убирают урожай, тоже начало 20 века.
Г-жа Бизи и ее семья (польские эммигранты). Все они работают в полях вблизи Балтимора. Балтимор, штат Мэриленд. Июль 1909:
А вот польские крестьянки убирают урожай, 1925 г.
Ирландские крестьяне у своего дома:
Ирландские селянки, 1913 год:
Польские крестьянки на рынке в Кракове:
Дом немецких крестьян. Покрытая соломой крыша говорит по всей видимости о богатстве владельца:
Дом по-богаче. Тоже Германия:
Типичный вид испанской провинции в начале 20 века:
А вот так жили фермеры в Ирландии в начале двадцатого века:
Жители польского местечка Lowicz нарядились на воскресную службу в церковь, но всё внимание на дом:
Австрийское местечко Wagrain, 1929
Литовское село, конец 19 в.(Литва тогда входила в состав Российской империи)
А вот это уже Россия. Конец девятнадцатого века.
Фото современное, но дом как раз начала двадцатого века в России.
А вот то, что нельзя увидеть заграницей. Такое делают только русские:
Типичная крестьянская изба в новгородском музее деревянного зодчества под открытым небе в селе Витославицы:
Предметы крестьянского быта:
Интерьер крестьянской избы начала 20 века:
А это уже Норвегия. Типичное жильё норвежского фермера из этнографического музея под открытым небом. Такие вот простые милые избушки без излишеств:
и внутреннее убранство:
Фотография норвежской деревни, датированная 1910 годом:
А это крайний Запад Украины, хотя, быть может, и нынешняя юго-восточная окраина Польши, 1920 г.
Ну а американские "богатые" фермеры жили приблизительно так:
Вся семья за работой:
Часто признаком бедности русской деревни считают отсутствие обуви в летний период у крестьян. Что не совсем правда.
А если присмотреться к обуви фермеров?
Фермерские дети. Англия двадцатые годы:
Русские босоногие дети. Фото Прокудина-Горского, 1909 год:
Девочки в повседневной одежде. Ярославская губ. д. Овинчищи 1915 г:
Объяснение этому простое. Конечно были и бедные, которые себе обуви позволить не могли, но кроссовок и кед тогда не было. Обувь была кожаная, дубовая. Для эксперимента, оденьте такие туфли, и походите по пересеченной местности летом недельку. Посмотрите, что будет с ногами и обувью. Для полноты эксперимента перейдите пашню поперёк борозды пару раз. Сразу поймете - почему в те дремучие времена летом ходили босиком.
Дети тогда работали везде и начиная с трёхлетнего возраста уже пытались прокормить самих себя и помочь семье.
Роза Байодо, 10 лет. Батрачит здесь уже 3-е лето. Белые Болота, Браунс Милл, Нью-Джерси. 28 сентября 1910:
Семья Арнао. Вся семья работает. Джо 3 года. Мальчику 6 лет, девочке 9 лет. Кэннон, штат Делавэр, США, 28 мая 1910 года:
Ещё одна семья собирает ягоды, США
Мальчик собирает хлопок, Оклахома, США, 1916 год
Июль 1915 года. На сборе урожая сахарной свеклы в возде Шугар-Сити, Колорадо: 6-летняя Мэри, 8-летняя Люси и 10-летняя Итан.
Сбор сахарной свеклы в Висконсине, июль 1915 года:
А это уже русские дети. Рязанская губ., 1913 год
Девочки кружевницы за плетением узоров. Московская губ. село Куликово 1913 г.
И в заключении поста представители разных народов Европы, а также русские крестьяне в национальных костюмах и в праздничной одежде. Фотографии также хорошо отражают быт того времени:
Россия, конец 19 века.
Земля Баден, Германия, начало 20 века
Там же
Молодая ирландка в старинном костюме, деревня (Кладда) в графстве Голуэй (Galway), 26 мая 1913 г
Ещё одна ирландка, 20-е годы 20 века
Венгры
Валлийки, Уэльс, начало 20 века.
Норвежка, 1913 год
Испанка в национальном костюме
Голландцы, 1910 год
Вендская женщина (т.е. лужицкая сербка) в традиционном наряде, Германия
Группа польских крестьян на повозке.
Молодая польская селянка нарядилась на воскресную службы в церковь
Украинская селянка, 1909 год
Бретонская пара в традиционной одежде, Франция, 1920 г.
Сёстры из Эльзаса, Франция, 1918 г.
Русские женщины в традиционной одежде, между 1908 и 1917 г.
И еще немного фотографий русской деревни и быта конца девятнадцатого, начала двадцатого века:
Масленица в Енисейской губернии
Крестьяне Костромской губернии, 1907 год
Молодая крестьянка в будничной одежде. Вологодская губ. д. Усть Топса 1911 г.
Зажиточный крестьянин в повседневной одежде. Московская губ. с. Куликово 1913 г.
Старик и старуха. Рязанская губ., Касимовский у. 1910
Сестры в праздничной одежде. Ярославская губ. д. Овинчищи 1915 г.
Молодая крестьянка в праздничном костюме. Костромская губ. г. Галич 1907 г.
Отец с сыном перед охотой. Вятская губ. 1907 г.
Украинская переселенка, Енисейская губерния, 1910 г.
Перевоз приданого невесты в дом жениха. Владимирская губ. 1914
Бабушка с колыбелью внука, 1914
Крестьянка мнёт лён, Пермская губ., 1910 год
Девушка с земляникой, 1909 год.
«Живу в Москве более двух десятков лет, а в плане удобства жизни в ней ничего не изменилось».
Наверняка кто-то из наших современников немедленно подписался бы под этими словами. Или, по крайней мере, отнес бы их к не столь давно минувшим временам «образцового коммунистического города». Глубокий знаток истории Москвы сказал бы, что «сие суждение можно связать и с веком восемнадцатым, и с девятнадцатым».
Тем не менее этот суровый вердикт прозвучал из уст москвича... в 1900 году. И что характерно – он как бы подвел черту эпохе, когда жизнь в Москве действительно текла сравнительно медленно и размеренно. Но вступление древней столицы в XX век привело к невиданному прежде ускорению в темпах изменения городского облика.
В одночасье стали исчезать уютные особнячки, а на их месте вырастать многоэтажные «небоскребы». Восьмиэтажный дом, появившийся возле Красных Ворот, выделяли на плане города как достопримечательность. Дело дошло до того, что для желающих полюбоваться на Москву с высоты птичьего полета закрыли доступ на колокольню Ивана Великого, а вместо этого устроили смотровую площадку на крыше дома, выстроенного неподалеку от Мясницкой.
Неотъемлемыми приметами новой жизни стали такие достижения цивилизации, как водопровод, канализация, электричество, телефон. На смену неторопливой конке пришел трамвай. Господство на улицах все больше завоевывали бешено мчавшиеся автомобили.
И все же «Москва-матушка» не была бы сама собой, если бы все новации какое-то время не уживались с «приметами милой старины». Например, до 1917 года ту же канализацию успели проложить лишь в пределах Садового кольца. В остальных частях огромного города жители продолжали зажимать носы, когда мимо них катили ассенизационные обозы.
«Рядом с шестиэтажной громадиной в стиле „декаданс“, – писал в 1910 году о московских контрастах современник, – неожиданно приютилась двухэтажная покосившаяся лачужка с пестрыми занавесочками и вывеской: „Здесь задевают калоши и пачинка обуви“.
По убийственным мостовым мчатся автомобили. Через залитую электрическим светом площадь медленно и равнодушно тащится допотопная конка, а влекущая ее пара гнедых презрительно смотрит на окружающее великолепие. Между двух рядов керосиновых коптилок с треском и грохотом летит молниеносный трамвай.
А за Москвой-рекой можно наблюдать и такое чудо из чудес: по одному и тому же рельсовому пути ползет конка, а за ней, сдерживая свою электрическую прыть, покорно тащится трамвай».
В начале XX столетия местные жители еще гоняли коров по Покровке. А в 1910 году самые настоящие огороды, по свидетельству очевидцев, располагались практически в центре города: «...у Сухаревой площади, где квадратная сажень земли ценится около 1000 рублей, существует огромная площадь, занятая парниками, огородами и т.д. [...]
Здесь же маленький домик огородника. Ряд шалашей. Пугало. Бродят козлы и козлята. Вообще, полная идиллия».
Знаменитую «Хомяковскую рощу», о которой писал В. А. Гиляровский, ликвидировали только в 1911 году, когда городские власти выплатили владельцу за этот пятачок земли окончательный выкуп.
Но главное – жизнь москвичей по-прежнему текла, подчиняясь давно установившемуся «сезонному» ритму: вслед за Рождеством наступали Святки – время безудержного веселья, встречи Нового года, устройства балов. Для москвичей бальный сезон заканчивался вместе с Масленицей.
После «блинного» угара наступал период строгого поста. Закрывались рестораны, прекращали работу театры, актеры уходили «на вакации». Им на смену приходили иностранные гастролеры – только они могли выступать в это время на подмостках московских театров.
В конце поста обязательно происходила «дешёвка» – распродажа товаров. Забыв обо всем на свете, дамы буквально брали штурмом магазины и лавки, чтобы накупить товаров по бросовым ценам. Праздник Пасхи означал не только приход весны, но и приближение дачного сезона. После традиционного первомайского гуляния город начинал пустеть. Все, кто мог себе это позволить, перебирались на жительство за город – подальше от пыли и неприятных запахов.
Конец лета – время поиска квартир. Обретя крышу над головой, москвичи возвращались в город. У детей начинался учебный год. Возобновлялась «общественная» жизнь: собрания различных организаций и обществ, вернисажи, визиты и журфиксы. Начинался новый театральный сезон.
В приятном времяпрепровождении дни летели незаметно. На смену осени приходила зима, а с ней и праздник Рождества – круг замыкался.
Казалось, ничто не сможет нарушить привычного течения событий. Чередование будней и праздников происходило в строгом соответствии с распоряжениями правительства и стародавними обычаями. Например, в 1901 году в «месяцеслове» было обозначено ровно тридцать «неприсутственных», т.е. праздничных дней, когда учреждения и предприятия были закрыты. Кроме того, по традиции нерабочими являлись дни Святок – от Рождества до Богоявления (с 25 декабря по 6 января по старому стилю).
Официальные праздники подразделялись на «царские» и церковные. В первом случае для населения России красными датами календаря были дни рождений и тезоименитства императора, императрицы, вдовствующей императрицы и наследника престола. Церковные праздники были связаны с государственной религией – православием. Подробное описание этих праздников и всего того, что у жителей дореволюционной Москвы было с ними связано, можно найти в книге замечательного русского писателя Ивана Шмелева «Лето Господне».
Мировая война не сразу, не вдруг, но все же изменила жизненный уклад москвичей. Потом одна за другой грянули две революции, и старый мир действительно был разрушен «до основания» и ушел в область преданий, подобно древним цивилизациям Египта, Греции, Рима.
Увы, сегодня мы не можем увидеть во всей полноте жизнь ушедшей навсегда «той» Москвы. Остается одно: подобно археологам, терпеливо склеивающим из кусочков какую-нибудь древнюю вазу, воссоздавать из «осколков старины» – описаний былого, сохранившихся в архивных документах, на страницах газет, в записках современников и мемуарах, – картину минувшей эпохи.
Конечно, мы понимаем, что на этой картине будут белые пятна, а строгий критик наверняка сможет отыскать «искажение перспективы и недостаточную проработку светотеней», но мы все же отдаем наш труд на суд читателей. Как говорили в античную эпоху: «Feci quod potui, faciant meliora potentes» . Все, что нам удалось узнать о жизни москвичей в начале XX века, изложено на страницах этой книги.
Необходимое пояснение по поводу частого цитирования в нашей работе произведений В. А. Гиляровского. Мы постарались без самой крайней необходимости не обращаться к его популярной и вполне доступной любому читателю книге «Москва и москвичи». Все описания эпизодов жизни Москвы, сделанные «королем репортеров», извлечены из дореволюционных газет, чем объясняется своеобразие стиля, которым они написаны.
Все даты приводятся в книге по старому стилю.
Стараясь дать как можно более полное представление о жизни москвичей до революции, мы приводим различные денежные показатели: цены на жилье и продукты, размеры заработной платы. Для их привязки к современности мы воспользовались данными о золотом запасе России в 1914 году, опубликованными в журнале «Geo Focus» (2004 г., № 9, с. 112): «Он составлял 1 миллиард 695 миллионов золотых рублей (около 19 миллиардов 153 миллионов долларов по нынешнему курсу)». Простой подсчет показывает, что обеспеченный золотом довоенный рубль Российской империи эквивалентен приблизительно $11,3.
Воспользовавшись этой цифрой, читатели сами могут перевести цены столетней давности на современный лад.
Судьбы многих крестьянских семей были похожи друг на друга. Из года в год жили они в одной и тоже деревне, выполняли одни и теже работы и повинности. Скромная сельская церковь не поражала ни своими размерами, ни архитектурой, но делала село центром всей округи. Еще младенцем, несколько дней от роду, каждый человек попадал под ее своды во время крестин и множество раз бывал здесь на протяжении жизни. Сюда же, отошедсшего в мир иной, привозили его перед тем, как предать земле. Церковь была почти единственным общественным зданием в округе. Священник же был, если не единственным, то одним из немногих грамотных людей. Как бы ни относились к нему прихожане, он был официальным духовным отцом, к которому Закон Божий обязывал всех приходить на исповедь.
Три главных события в жизни человеческой: рождение, бракосочетание и смерть. Вот так, на три части, и были разделены записи в церковных метрических книгах. В тот период времени во многих семьях дети появлялись на свет чуть ли не каждый год. Рождение ребенка воспринималось как воля господня, воспротивиться которой редко кому приходило в голову. Больше детей - больше работников в семье, а отсюда и больше достаток. Исходя из этого, предпочтительнее было появление мальчиков. Девочку растишь - растишь, а она в чужую семью уходит. Но и это, в конце концов, не беда: невесты из других дворов заменяли рабочие руки выданных на сторону дочерей. Поэтому-то рождение ребенка всегда было праздником в семье, поэтому-то и освещалось оно одним из главных христианских таинств - крещением. Родители несли крестить ребенка с крестным отцом и матерью. Батюшка, вместе с крестным отцом, читал молитву, после этого погружал младенца в купель, одевал крестик. Возвратившись домой, устраивали крестины - обед, на который собирали родню. Детей обычно крестили в день их рождения или в ближайшие три дня. Имя священник давал чаще всего, используя святцы в честь святого, в день которого родился младенец. Однако правило давать имена по святцам было не обязательным. Крестными обычно были крестьяне из своего прихода.
Женились и выходили замуж крестьяне в основном только в своей общине. Если в XVIII веке женили крестьян в 13-14 лет, то с середины XIX века законным возрастом для вступления в брак мужчины было 18 лет, а женщины - 16 лет. Ранние крестьянские браки помещиками поощрялись, так как это способствовало увеличению числа крестьянских душ и, соответственно, доходов помещиков. В крепостное время крестьянских девиц зачастую отдавали замуж без их согласия. После отмены крепостного права постепенно устанавливаются обычай выдавать замуж с согласия невесты. К малолетним женихам тоже применялись крутые меры. Если кто жениться не хотел, то батька оглоблей заставлял. Засидевшихся женихов и невест позорили.
В среде украинского крестьянства именно свадьба, а не венчание считалась юридической гарантией брака: обвенчанные пары 2–3 недели могли жить порознь, ожидая свадьбу. Предшествовал всему “каравай” – так называли в Украине и главный ритуальный свадебный хлеб, и сам обряд его приготовления, который чаще всего происходил в пятницу. В субботний вечер сельская молодежь прощалась с молодыми. На девич-вечере делалось свадебное дерево – “гильце”, “вильце”, “ризка”, “тройчатка”. Это густое цветущее дерево – символ молодости и красоты молодых, которым украшали хлеб или калач. Оно стояло на столе в течение всей свадьбы. Наступало воскресенье. С утра подружки одевали невесту к венцу: самая лучшая сорочка, вышитая юбка, намисто, красивый венок с лентами. Венчальную сорочку женщины берегли как реликвию до самой смерти. Венчальную мамину сорочку брал с собой сын, когда шел на войну. Жених также приезжал в вышитой сорочке (ее должна была вышить невеста). Молодые ехали венчаться в церковь. После этого приезжали во двор невесты, где их встречали хлебом-солью, обсыпали житом, и молодая приглашала гостей к столу. Свадьбе предшествовало сватовство. Существовал обычай: отправляющихся на сватанье людей для успеха дела хлестали прутьями или забрасывали женскими головными уборами, чтобы поскорей засватать девушку. Интересным было утро свадебного дня, когда невеста мылась. Ходила она в баню не одна. Когда невеста вымоется и как следует попарится, знахарка собирает носовым платком невестин пот и выжимает его в пузырек. Этот пот потом вливали в пиво жениху, чтобы связать молодых нерасторжимыми узами.
Крестьянские свадьбы обычно игрались осенью или зимой, когда заканчивались основные сельскохозяйственные работы. Нередкими из-за тяжелой крестьянской жизни и ранней смерти были повторные браки. Резко возрастало число повторных браков после эпидемий.
Смерть настигала человека в любое время года, но в холодные зимние месяцы работы ей заметно прибавлялось. Хоронили покойников до начала XIX века на церковном погосте. Однако, в связи с опасностью заражения инфекционными заболеваниями, особым указом кладбища было предписано устраивать за пределами населенных пунктов. К смерти люди готовились заблаговременно. Перед смертью старались вызвать священника для исповеди и причастия. После смерти покойника обмывали женщины, одевали в смеретную одежду. Мужики сколачивали гроб и копали могилу. При выносе тела начинались причитания плакольщиц. Ни о каком вскрытии и свидетельстве о смерти и речи не было. Все формальности ограничивались записью в метрической книге, где причина смерти указывалась местным священником со слов родственников умерсшего. Гроб с покойником везли в церковь на носилках-креслах. Церковный сторож, уже зная о покойнике, звонил в колокол. Через 40 дней после похорон справлялись поминки с обедом, на которые привозили попа для службы.
Ни рубленых изб, ни землянок в Полтавском уезде почти не строили, так что образцом местной избы следует признать мазанку. Она основывалась на нескольких дубовых сохах, закапываемых в землю. В сохи врубливались жерди, к ним привязывались солома или лоза или ветки вишни. Получившуюся избу замазывали глиной, убирая рещины и выравнивая стены, а через год покрывали специальной, белой глиной.
Хозяйка и ее дочки исправляли стены избы после каждого ливня и белили снаружи трижды в течение года: к троице, покровам, и когда избу обставляли на зиму от холода соломой. Дома были ограждены частично рвом с пышно разросшейся дерезой, ясенями или белой акацией, частично плетнем (тыном) у ворот, обычно одностворчатых, состоящих из нескольких продольных жердей. Около улицы строился скотный сарайчик (повитка). На дворе, обычно около хаты, строилась рубленная квадратная коморя с 3-4 засеками или закромами для хлеба. Также ни один двор не обходился без клуни, которая возвышалась обыкновенно поодаль от хаты за гумном (током). Высота входных дверей в хату обычно составляла 2 аршина 6 вершков, а внутренних дверей на 2 вершка выше. Ширина дверей всегда была стандартная - 5 четвертей 2 вершка. Запиралась дверь деревянным крючком и красилась какой-нибудь темной краской. К окнам хаты иногда приделывали ставни, окрашенные в красный или зеленый цвет.
Наружняя дверь вела в темные сени, где обыкновенно помещалась часть одежды, упряжь, утварь, плетеный ящик для хлеба. Здесь же стояла легкая лестница, ведущая на чердак. Сюда же выходил просторный вывод, проводящий дым из печки вверх через трубу на крышу. Против сеней устраивалось другое, теплое отделение, "хатына" - убежище стариков от пыли, женщин и детей. Большие избы включали в себя еще особую парадную комнату (светлицу). Крайний угол от дверей был весь занят печью, иногда составляющей четвертую часть маленькой хатки. Печь складывалась из сырца. Ее украшали клинчиками, кружками, крестиками и цветами, нарисованными синькой или обыкновенными охрами. Печь мазали одновременно с хатой перед праздниками. Между печью и так называемым холодным углом, вдоль стены клали несколько досок для ночлега семьи. Сверху прибивали полку для женских вещей: шиток, мычок, веретен и вешали жердь для одежды и пряжи. Сюда же вешалась колыбель. В холодном углу оставляли верхнюю одежду, подушки, постель. Таким образом, этот угол считался семейным. Следующий угол (кут), расположенный между двумя угловыми окнами и боковым окном, назывался покуттям. Он соответствовал красному углу у великороссов. Здесь на особых дощечках ставили иконы отца и матери, потом старшего сына, среднего и младшего. Их украшали бумажными или естественными засушенными цветами. Возле образов иногда ставили еще бутылки со святой водой, а за ними прятали деньги и документы. Здесь же стоял стол или скрыня (сундук). У стола вдоль стен стояли еще скамьи (лавки) и скамейки. В противоположном покутю, находился глухой угол, расположенный у глухого конца двери. Он имел только хозяйственное значение. Здесь помещалась посуда на полке, ложки и ножи. Узенькое пространство между дверями и печью называлось "кочерыжником", потому что было занято кочергами и лопатами.
Обычная пища у крестьян хлеб, который они сами пекли, борщ, который "найздоровшый, усему голова" и каша, чаще всего пшенная. Пища готовилась с утра и на целый день. Употребляли ее следующим образом: в 7-8 часов утра - завтрак, состоящий из капусты, коржей, кулиша или локшины с салом. В постный день сало заменялось маслом, служащим приправой к огурцам, капусте, картофелю, или молоком из конопляного семени, которым приправляли яичную кутю, отваренный ячмень, мятое пшено, или конопляным семенем с гречневыми лепешками.
За обед садились с 11 часов и позже, если задержит молотьба или другая работа. Обед состоял из борща с салом и каши с маслом, редко с молоком, а в постный день из борща с фасолью, свеклой, с маслом и каши, иногда отваренной фасоли и гороха, вареников с картофелем, коржей с горохом, помазанных медом.
На ужин довольствовались остатками от обеда, или ухой (юшкой) и галушками. Мясо курицы или цыпленка бывало в меню только по большим праздникам. К концу лета, когда созревали большинство овощей и фруктов, стол немного улучшался. Вместо каши часто варили тыкву, горох, фасоль, кукурузу. На полдник к хлебу добавляли огурцы, сливы, дыни, арбузы, лесные груши. С 1 сентября, когда дни становились короче, полдник отменялся. Из напитков пили в основном квас и узвар. Из спиртного - водку (горилку).
Одежда малороссов, предохраняя от климата, в тоже время подчеркивала, оттеняла, увеличивала красоту, особенно женскую. Заботы о наружности местной женщины выражались в следующих обыкновениях: на первый день светлого праздника женщины мылись водой, в которую клали окрашенное и обыкновенное яйцо, и растирали щеки этими яйцами для сохранения свежести лица. Для того, чтобы щеки были румяными, их терли различными красными вещами: поясом, плахтой, цветочной пылью ржи, перцем и другими. Брови иногда подводили сажей. По народным поверьям умываться можно было только по утрам. Только по субботам вечером и накануне больших праздников, девицы мыли голову и шею и волей-неволей омывали и лицо.
Смывали голову щелоком, свекольным квасом или горячей водой, в которую клали ветку освященной вербы и что-нибудь из душистых трав. Вымытую голову обычно расчесывали большой роговой гребенкой или гребнем. Расчесываясь, девицы заплетали волосы как в одну косу, в 3-6 прядей, так и в две меньшие косы. Изредка делали шиньоны, но при всякой прическе лоб девицы был открыт. Естественным украшением прически служили как полевые, так и сорванные из своего цветника цветы. Еще в косу вплетались разноцветные тонкие ленточки.
Главный головной убор женщины - очинка. Молодым женщинам до 30 лет считалось грехом не носить серег, поэтому уши девочек со второго года жизни прокалывали тонкими, острыми проволочными сережками, которые и оставляли в ухе до заживления ранки. Позже девочки носили медные серьги, по цене 3-5 копеек, девушки уже надевали серьги из польского и обыкновенного серебра, изредка золотые, по цене от 45 копеек до 3 рублей 50 копеек. Серег у девиц было немного: 1 - 2 пары. На шею девушки одевали разноцветное намисто до 25 нитей, более или менее низко опущенное на грудь. Также на шее обязательно носили крестик. Крестики были деревянные, ценой в 5 копеек; стеклянные, белые и цветные, от 1 копейки; медные в 3-5 копеек и серебряные (иногда эмалированные). К украшениям принадлежали и перстни.
Рубашку - главную часть белья называли сорочкой. На нее во все времена года одевали "керсетку", короткую, немного больше аршина одежду, черную, реже цветную, шерстяную или бумажную, открывающую всю шею и верх груди и плотно обхватывающую талию. Обувались женщины летом в башмаки на высоких каблуках (черевыки), из черной кожи, подкованные гвоздями или подковами, а зимой в черные сапоги. Мальчиков стригли гладко. Мыжчины среднего возраста стриглись "пид чуб, кружком", то есть кругло, ровно по всей голове, простригая больше на лбу, над бровями и сзади. Бород почти никто не брил, а только подстригли. Голову крестьянина защищала от холода барашковая шапка, крглая цилиндрическая или несколько суженная кверху. Шапка подбивалась черным, голубым или красным коленкором, иногда овчинным мехом. Общепринятый цвет шапки был черный, изредка серый. Летом также часто одевали картузы. Мужская сорочка отличалась от женской короткостью.
Вместе с сорочкой всегда одевали шаровары. Ношение штанов считалось признаком зрелости. Сверху рубашки носили серый шерстяной или бумажный материи жилет, однобортный, с узеньким стоячим воротничком, без выреза и с двумя карманами. Сверх жилета носили черную суконную или серую шерстяную чумарку, длинно до колен, однобортную, застегивающуюся на крючки, с талией. Чумарка была подбита ватой и служила верхней одеждой. Ее, как и другую верхнюю одежду подвязывали поясами. В большинстве своем мужская обувь заключалась только в одних сапогах (чоботях). Чоботы делались из юхты, иногда из тонкого ремня и "шкапыны" (лошадиной кожи), на деревянных шпильках. Подошва сапог была из толстого ремня, каблуки подбиты гвоздями или подковами. Цена сапог от 2 до 12 рублей. Кроме сапог еще носили черевики, вроде женских, "постолы" - кожаные лапти или обыкновенные лапти из липовой или вязовой коры.
Не миновала крестьянской доли и служба в армии. Вот такие поговорки бытовали про рекрутов и их жен. "В рекрутчину - что в могилу", "В нашей волости три болести: некрутство, подати да земщина", "Веселое горе - солдатская жизнь", "Воевал молодой, а под старость отпустили домой", "Солдат - горемыка, хуже лапотного лыка", "Солдатка ни вдова, ни мужняя жена", "Солдаткиным ребятам вся деревня отец". Срок службы рекрутом составлял 25 лет. Без документального подтверждения о смерти мужа-солдата женщина не могла выйти замуж во второй раз. В то же время солдатки продолжали жить в семьях мужа в полной зависимости от главы семьи. Очередность выделения рекрутов определялась волостным сходом домохозяев, на котором составлялся список призывников. 8 ноября 1868 года вышел манифест, по которому предписывалось выставить по 4 рекрута с 1000 душ. После военной реформы 1874 года срок службы был ограничен четырьмя годами. Теперь служить должны были все молодые люди, достигшие 21 года, годные к службе по состоянию здоровья. Однако законом предусматривались льготы по семейному положению.
Несколько непривычны для нас представления наших предков о комфорте и гигиене. Бань до 1920-ых годов не было. Их заменяли печи, гораздо более вместительные, чем современные. Из вытопленной печи выгребалась зола. Пол застилался соломой, залезали туда и парились веником. Голову мыли вне печи. Вместо мыла пользовались щелоком - отваром из золы. С нашей точки зрения крестьяне жили в ужасающей грязи. Генеральную чистку дома устраивали перед Пасхой: мыли и чистили не только полы и стены, но и всю посуду - закопченные горшки, ухваты, кочерги. Выбивались сенники-матрасы, набитые сеном или соломой, на которых спали, и от которых тоже было много пыли. Стирали пральниками подстилки и дерюги, которыми укрывались вместо одеял. В обычное время такой тщательности не проявляли. Хорошо, если в избе был деревянный пол, который можно было вымыть, а глинобитный - только подметали. Нужников не было. От дыма из печей, потившихся по-черному, стены покрывались сажей. Зимой в избах стояла пыль от костры и других отходов прядения. Зимой все страдали от холода. Дрова впрок, как сейчас, не заготавливали. Обычно привезут воз валежника из леса, сожгут его, потом едут за следующим возом. Грелись на печках и на лежанках. Двойных рам ни у кого не было, так что окошки покрывались толстым слоем льда. Все эти неудобства были для крестьян привычной повседневностью, об изменении которой и мысли не возникало.
Святцы - список святых православной церкви, составленный в порядке месяцев и дней года, в которые чевствуется святой. Святцы включаются в богослужебные книги. Отдельно изданные святцы называются месяцесловом.
При написании данной статьи использованы следующие материалы:
Милорадович В. Житье-бытье лубенского крестьянина // журнал "Киевская старина", 1902, №4, стр.110-135, №6, стр.392-434, №10, стр.62-91.
Алексеев В.П. Гранный дуб // Брянск, 1994, стр.92-123.
Начало ХХ века для Москвы выдалось непростым. Чуть раньше, в 1896 году трагедия на Ходынке ознаменовала восшествие на престол последнего русского царя. К.Бальмонт в одном из стихотворений напророчил: "Кто начал царствовать – Ходынкой, то кончит – встав на эшафот". Чуть позже, в 1905 году в соседнем Питере случилось Кровавое воскресенье. Отголоски донеслись и до Москвы. И пошло-поехало. Все больше москвичей из семей рабочих и крестьян посещают закрытые заседания большевиков, устраивают стачки, борются за свои права. Все больше аристократов покидают свои особняки и рвутся за границу. Массовый отъезд интеллигенции и особ высшего света начнется позже, когда раскатистой волной пронесется по московской земле революция. Но и сейчас ситуация такая напряженная, что кажется, малейший толчок – и может вспыхнуть восстание.
1900 год – это такая своеобразная черта. Закончилась эпоха Москвы размеренной, рассудительной, по-купечески благодушной. И началась скачка, гонка за временем и событиями. Темп жизни вырос в несколько раз. Теперь все происходило быстрее, стремительнее.
Новый год москвичи предпочитали встречать в ресторанах. В газете "Русское слово" описывается такая новогодняя вечеринка: "Присутствующие чуть не потопили новорожденного (имеется в виде новый год) в море шампанского. И чуть не оставили его глухим, потому что громко играли оркестры, дамы визжали, а мужчины громыхали здравицами".
Московское "общество" весьма консервативно относилось к выбору ресторанов. В "Эрмитаже" и "Славянском базаре" собирались промышленные тузы и олигархи "нового разлива", "Метрополь" облюбовали завсегдатаи скачек и спортсмены, в "Праге" гуляли военные и юристы, а актеры предпочитали ходить в "Бар", который размещался в Неглинном переулке.
Но главным событием для высшего общества являлся Предводительский бал, куда допускались только люди "голубых кровей". Специальная комиссия тщательно фильтровала приглашения, рассылая их только избранным из избранных. Получить билет на Предводительский бал считалось высшим знаком почета.
Но постепенно и эта традиция отживала. Аристократов становилось все меньше, и к 1910 году предводительский бал уже был открыт для всякой публики: танцевали купчики и разночинцы, дамы полусвета откровенно заигрывали с офицерами.
То же творилось и с маскарадами. Бывшие некогда утехой дворянства, маскарады теперь – настоящая лотерея. Здесь можно было встретить и портниху, и прачку, и служанку, и графиню, и мелкого служащего, и предводителя дворянства.
После встречи Нового года следовала череда развлечений, которая тянулась вплоть до Масленицы. Потом – строгий пост. После Пасхи Москва пустела, потому что все, кто мог, отправлялись на дачи, студенты и актеры уходили "на вакации".
Оживала Москва с наступлением сентября. В театрах открывался новый сезон, в школах, гимназиях и университетах начинались занятия, возобновлялась общественная жизнь. И так до декабря. А там – опять Новый Год, и круг замыкался.
Говоря о быте, стоит упомянуть, что жизнь москвичей стала намного комфортнее. Многие дома уже имели водопровод и электричество, телефон стал делом привычным. Канализация была проложена, правда пока только в центре, в районе Садового кольца. Но Москва строилась и росла. Последняя всероссийская перепись населения 1897 года показала, что в Москве проживает уж свыше миллиона жителей. Спешно осваивались пустыри на окраинах, росли новые районы.
Несмотря на огромный штат дворников (на каждый дом приходилось по 2-3 дворника), московские улицы не отличались чистотой. Урн не было, а огромное количество лошадей оставляли после себя горы навоза. Летом в воздухе носилась пыль, потому что улицы поливали только в центре. Зимой было лучше: снег скрывал всю грязь, укутывая белоснежным одеялом дома и деревья, купола церквей и крыши домов. Снег не счищали, так как для хода саней он был необходим. А тротуары посыпали золой или песком.
А еще на Московских улицах была проблема, если не с наводнениями, то с неразвитой системой водостоков после обильных летних дождей, когда хлынувшая ливнем вода скапливалась разлившимся половодьем на старых улицах города.
По Москве уже бегали трамваи, разливая свои перезвоны по центральным улицам. Шуршали мимо немногочисленные автомобили, которых на то время в Москве насчитывались единицы. Основной транспорт – гужевой: пролетки и телеги, ломовики и лихачи. Зимой телеги меняли на сани. Но пробки существовали уже тогда!
Московская публика теперь представляла собой пеструю смесь из аристократов и кадетов, офицеров и купцов, рабочих и торговцев, прислуги и официантов, нищих и калек. Сословную принадлежность можно было распознать не только по манерам, но и по одежде. Если для женщин особого устава, кроме парижских журналов мод не существовало, то практически все мужчины одевались согласно форменному порядку.
Каждое учебное заведение имело свою форменную одежду, офицеры ходили исключительно в военном, чиновники облачались в форменные сюртуки с петлицами и фуражки с кокардами. Мелкие служащие носили воротники-стойки. А простой люд одевался в суконную поддевку, картуз и сапоги-гармошки. Без головного убора не ходили даже летом.
Купить одежду можно было в специальных магазинах. Дорогие товары предлагались в магазине "Мюс и Мерилиз" – будущий ЦУМ и в крупных пассажах. Один из наиболее известных – Верхние торговые ряды – будущий ГУМ.
Самые большие рынки были на Сухаревской и Смоленской площадях – здесь торговали всяким старьем. На Болотном рынке продавали овощи и фрукты, а на Трубной площади работал зоорынок.
Продукты предпочитали закупать в лавках и магазинах, которых было множество на любой улице. Продукты часто отпускались в кредит. Долги записывались в специальной "заборной" книжице.
Кроме магазинов продукты продавались и с лотка. Лотошники наводняли московские клочки с раннего утра до поздней ночи. У них можно было купить фрукты, арбузы, битую птицу, рыбу.
Но больше всего продуктов было на знаменитом Охотничьем ряду, который великолепно описан у Гиляровского. Также существовали и элитные продуктовые магазины: от Громова, Белова, Елисеева. Ассортимент в них был побогаче, но и цены завышались непомерно. Та же селедка, которая на рынке шла по 3 копейки, у Елисеева стоила все 30. Зато здесь продавались деликатесы: икра и апельсины, ананасы и дорогое шампанское.
Нельзя забывать о том, что такая благодушная и сытая жизнь Москвы существовала за счет труда многочисленных рабочих и прислуги, извозчиков, приказчиков, дворников и официантов, швейцаров и сапожников.
Приехавшие в Москву в надежде заработать, эти люди очень скоро теряли в миллионном населении города. Хорошо, если к старости удавалось скопить хоть какие-то гроши, чтобы вернуть в родную деревню. Большинство же, покинув службу, ударялись в нищету и бродяжничество. Нищих в Москве начала ХХ века было невероятное количество. А еще воровали: безбожно и повсеместно.
Были и районы с повышенной преступностью, например, Хитровка и Цветной бульвар – районы, куда было страшно заходить даже при свете дня. Здесь было "дно" московской публики: воры, грабители и дамы легкого поведения. Эти районы замечательно описал Б.Акунин в своем романе "Смерть Ахиллеса".
Такова была Москва начала ХХ столетия – с неимоверным контрастами и чудовищными гримасами большого города, учившаяся жить в ногу со временем, обильная и нищая одновременно.
Глава 36. Россия начала XX века
Государственное устройство. ? Экономическое положение и население России. ? Витте и модернизация России. ? Монархия - истинно российская форма власти. ? Оккультизм - отражение нравственного разложения общества. ? Образование и культура.
Государственное устройство
В начале XX в. Россия по-прежнему оказывала влияние на глобальные мировые события.
Высшим законодательным органом оставался Государственный совет. Министры, из которых состоял совет, назначались царем. Народ называл их «госсоветовскими старцами», потому что царедворцы и сановники, из которых состоял совет, были в преклонном возрасте. Все законы, выработанные Госсоветом, не имели силы без утверждения императором.
Министр имел трех заместителей, «товарищей». Суды осуществлялись от имени императора. Император же был последней и высшей инстанцией.
Император являлся и главой церкви, хотя непосредственно всеми церковными делами ведал Святейший Синод. До 1905 г. обер-прокурором Святейшего Синода был К.П. Победоносцев.
Административно Россия делилась на 78 губерний, 18 областей и Сахалин. В состав Российской империи входила еще Финляндия, имевшая внутреннюю автономию с собственным правительством, полицией и денежной системой. Губернии делились на уезды, а области на округа.
В России впервые свободным волеизъявлением в 1905 г. была избрана Государственная Дума. Россия, таким образом, становилась правовым государством. Судебная власть практически была отделена от исполнительной.
В годы правления Николая II было создано лучшее в мире рабочее законодательство с выбором рабочих старост, нормированием рабочего времени, компенсацией при несчастных случаях на производстве и обязательным страхованием рабочих от болезней, по инвалидности и по старости.
Но Россия оставалась похожей на огромную дворянскую вотчину, где высшая аристократия сохраняла привилегии и имела преимущество перед остальной частью населения. Это положение охранялось всей государственной системой. Традиции и привилегии немногих вызывали возмущение остальных.
Наступали тяжелые времена революционного террора. В это сложное время правительство Николая II возглавил Петр Аркадьевич Столыпин. Для того чтобы дать дорогу задуманным реформам, нужно было покончить с террористами. Столыпин учредил военно-полевые суды. Террористов вешали. Однако количество казненных было значительно меньше, чем количество губернаторов, генералов и жандармов, погибших от бомб террористов. При Столыпине в результате его земельной реформы всего за четыре года (1906 - 1911) в стране появилось изобилие продуктов, но и Столыпин не избежал внимания террористов. В августе 1911 г. на Столыпина было совершено покушение на его даче на Аптекарском острове. Террористы бросили бомбу, от которой погибло 20 человек, а раненых было до 30 человек. В этот раз Столыпин не пострадал. Террористов это не устроило, и в следующем месяце они довели свое черное дело до конца и убили Столыпина.
На памятнике великому реформатору написаны слова, обращенные к революционерам: «Вам нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия».
Данный текст является ознакомительным фрагментом. Из книги автораВоспоминания о старом Петербурге начала xx века Двор пожарной команды То, о чем я хочу рассказать, связано с моими детскими воспоминаниями о жизни двора пожарной команды.В детстве я жил на углу Гороховой улицы (ныне ул. Дзержинского) и Загородного проспекта. Точнее, это был
Из книги автораГлава XII Распространение кабаков с 1552 года до начала XVIII века Мы видели, что около 1552 года во всём Московском царстве был один лишь большой царёв кабак, стоявший в Москве на Балчуге. Царь Фёдор будто бы велел сломать его и уничтожить, но это не помешало ему тотчас же по
Из книги автораО ювелирных модах начала XIX века Со смертью «Семирамиды Севера» закончилось в России «царство юбок», а с трагической гибелью императора Павла I окончательно ушел в прошлое и безвозвратно минул «галантный», столь пышный и величественный «осьмнадцатый» век, век «нравных»
Из книги автораРусское искусство начала XX века (Модерн) Модерн (под различными названиями: «ар нуво» в Бельгии и Франции, «сецессион» в Австро-Венгрии, «югендштиль» в Германии, «стиль либерти» в Италии, «модерн стайл» в Великобритании, «стиль Тиффани» в США, «стиль модерн» в России)
Из книги автораГлава 5. Россия второй половины XV - первой половины XVI века Единовластие российского правителя. ? Бездорожье России. Москва. ? Падение Новгородской республики. ? Суды и наказания. ? Торговля. ? Климат и дары природы. ? Жилище. ? Обычаи и нравы россиян. ? Обычаи знати и
Из книги автораГлава 8. Россия XVI века Доходы Российского государства. ? Законы, суды и наказания. ? Наказание за взятки. ? Нравственный устав Собора 1551 г. ? Суеверие и набожность. ? Изобилие российской земли. ? Царские обеды и русское хлебосольство. ? Царские забавы. ? Русский мужчина. ?
Из книги автораРаздел II. Обычаи, быт и нравственное состояние Руси с начала XVIII до начала XX
Из книги автораГлава 22. Россия XVIII века Засилие немцев в России в XVIII веке. ? Москва начала XVIII века. ? Армия XVIII века от Петра до Екатерины. ? Торговля. ? Церкви Вологды - украшение России. ? Российское изобилие. ? Поворот к пышности и изяществу. ? Перемена в генеалогии дворянства. ? Церковь и
Из книги автораМосква начала XVIII века Де Невилль говорит, что в конце XVII в. в Москве насчитывалось около 500 тысяч жителей. О Москве начала XVIII в. иностранцы пишут, что в ней никогда не было так много каменных строений, как в это время. Она была обширна и продолжала строиться.Условно можно
Из книги автораЯрославские фрески начала XVIII века В ярославских церквах XVIII в. сохранились удивительной красоты росписи, отличающиеся редкой мажорностью, декоративностью и народностью образов. Все они, в силу фольклорности образов и сюжетов, остаются замечательными источниками
Из книги автораГлава 22 Александр Койре о философии и национальной проблеме в России начала XIX века Изгнанные или бежавшие из советской России философы оказались в Западной Европе. Разброс по странам оказался невероятным: тут и Чехословакия, и Югославия, и даже Болгария (Бицилли), и
Из книги автораАрхитектурный текст Петербурга начала XX века Новые коды, нашедшие себе применение в архитектурном тексте Петербурга начала века, были выработаны в рамках стиля модерн, а также ретроспективизма. Психологической доминантой многочисленных европейских архитекторов и их
